Но удар оказался слабее, чем ожидал Фараатаа. Он рассчитывал на то, что гигантские кровожадные милуфты посеют ужас в Ни-мойе, и без того уже ввергнутой в хаос, но он никак не предполагал, что в момент появления милуфт в городе окажется Лорд Хиссуне со своим воинством и что его лучники так легко расправятся со смертоносными пернатыми. А теперь у Фараатаа милуфт не осталось, и потребуется не менее пяти лет, чтобы вывести их в количествах, достаточных для нового налета.
Зато оставались пиллигригормы, миллионы ганнигогов, запертых в клетках и готовых выйти на свободу, а вдобавок – квексы, врииги, замбинаксы, маламолы. Сохранились и кое-какие отравы: облако красной пыли, которое, если рассеять его ночью над городом, отравит на несколько недель все запасы воды; пурпурные споры, из которых появляются личинки, поражающие скот, и кое-что похуже. Фараатаа не решался применить некоторые лишь из-за того, что ученые говорили ему, что их непросто будет обезвредить после победы над неизменными. Но если окажется, что война ведется против его народа, что надеяться больше не на что, тогда Фараатаа отбросит все колебания и выпустит на волю все, что только способно причинить ущерб противнику, независимо от последствий.
К нему робко приблизился вернувшийся Аарисиим.
– Есть новости, о Король Сущий.
– С какого фронта?
– С обоих.
Фараатаа пристально посмотрел на него.
– И что, плохие вести?
Аарисиим колебался.
– На западе они уничтожают пиллигригормов. У них есть какой-то огонь, который они разбрасывают с помощью металлических труб, и этот огонь плавит панцири. Противник быстро продвигается через зону, где мы выпустили пиллигригормов.
– А на востоке? – ледяным тоном спросил Фараатаа.
– Они прорвались через лес, и мы не успели вовремя поставить сети. А теперь, по докладам разведчиков, они ищут Иллиривойн.
– Чтобы отыскать Данипьюр и заключить с ней союз против нас. – Глаза Фараатаа сверкнули. – Все это печально, Аарисиим, но наша песенка далеко не спета! Позови сюда Бенууиаба, Сиимии и кого-нибудь еще. Мы сами отправимся в Иллиривойн и схватим Данипьюр, прежде чем они доберутся до нее. Если понадобится, мы предадим ее смерти, а тогда с кем они будут договариваться? Если им нужен пьюривар, обладающий достаточными полномочиями, останется один Фараатаа, а Фараатаа не пойдет ни на какие сделки с неизменными.
– Схватить Данипьюр? – с сомнением в голосе переспросил Аарисиим. – Предать Данипьюр смерти?
– Если придется, – сказал Фараатаа. – Я предам смерти весь мир, прежде чем они получат его!
5
Днем они сделали остановку в местечке под названием долина Престимион на востоке Рифта, которое, насколько знал Валентин, когда-то отличалось высокоразвитым сельским хозяйством. Во время путешествия по исстрадавшемуся Цимроелю ему постоянно приходилось видеть почти одно и то же – брошенные фермы, обезлюдевшие города, следы страшной борьбы за выживание, – но долина Престимион оказалась одним из наиболее унылых мест.
Здесь чернели обугленные поля и бродили молчаливые, подавленные жители.
– Мы выращивали лусавендру и рис, – рассказывал Валентину один из местных крестьян по имени Нитиккималь, который, кажется, был мэром этого района. – Потом пришла лусавендровая ржавчина, все погибло, и нам пришлось сжечь поля. И пройдет не меньше двух лет, прежде чем здесь можно будет что-нибудь сажать. Но мы остались тут. Ни один из нас не покинул долину Престимион, ваше величество. У нас мало еды, а нам, хайрогам, нужно очень немного, как вы знаете, но даже нам не хватает пищи, и работы у нас нет, что лишает нас покоя, а когда смотришь на испепеленную землю, такая тоска берет! Но это наша земля, и мы останемся на ней. Будем ли мы опять когда-нибудь возделывать наши поля, ваше величество?
– Я уверен, что будете, – ответил Валентин, не будучи уверенным, однако, не являются ли его слова ложным утешением.
Жил Нитиккималь в начале долины в просторном доме с высокими стропилами из черного дерева даннимора и крышей из зеленого сланца. Но внутри было сыро, и гуляли сквозняки, будто крестьянин уже не имел ни малейшего желания заниматься ремонтом, столь необходимым в дождливом климате долины Престимион.
После обеда Валентин немного отдохнул в большой комнате, предоставленной хозяином, прежде чем отправиться в муниципалитет на встречу с местными жителями. Сюда ему и принесли толстую пачку донесений с востока. Он узнал, что Хиссуне углубился на территорию метаморфов где-то в окрестностях Стейша и занят поисками новой столицы мятежников, известной под названием Новый Велалисер. Интересно, подумал Валентин, повезет ли Хиссуне больше, чем ему, когда он рыскал по джунглям, пытаясь найти кочевой город Иллиривойн. А Диввис собрал вторую армию, еще большей численностью, чтобы войти в земли пьюриваров с другой стороны. Валентина беспокоило появление в джунглях столь воинственного человека, как Диввис.
Он не хотел посылать армии для прочесывания Пьюрифайна, он стремился этого избежать, но понимал, что обстоятельства диктуют свои условия. Нынешние времена требовали хиссуне и диввисов, а не Валентинов: он исполнит должным образом свою роль, а они – свою, и тогда, если на то будет воля Дивин, нанесенные миру раны в один прекрасный день начнут исцеляться.
Он просмотрел остальные донесения. Новости с Замковой Горы: Регентом стал Стасилейн, который тянет лямку повседневных государственных забот.
Валентин жалел его. Подвижный красавец Стасилейн теперь сидит за столом и выводит свое имя на всяких бумажках. Как изменило всех нас время, подумал Валентин. Мы, которые когда-то представляли себе жизнь на Замковой Горе сплошной охотой и развлечениями, согнулись под грузом ответственности и поддерживаем своими спинами несчастный, разваливающийся мир. Каким далеким казался теперь Замок, как далеко все радости тех времен, когда все шло своим чередом и миром не надо было управлять, и весна цвела круглый год!
Имелись также сообщения от Тунигорна, продвигавшегося по Цимроелю вслед за Валентином и занимавшегося рутинными делами по оказанию помощи населению: распределением продовольствия, сохранением уцелевших запасов, погребением покойников и прочими мероприятиями, направленными на борьбу с голодом и болезнями. И это Тунигорн – замечательный стрелок и великолепный игрок! Да, подумал Валентин, теперь он расплачивается, да и все мы тоже, за легкость и благополучие нашего беззаботного детства на Горе.
Он отодвинул донесения в сторону и достал из шкатулки зуб дракона, который сунула ему в руку та женщина по имени Милилейн, когда он входил в Кинтор. С самого первого прикосновения к зубу он понял, что тот не просто диковинная безделушка, амулет для суеверных слепцов. Но лишь по прошествии нескольких дней, пытаясь вникнуть в его значение и угадать, как его можно использовать, – причем всегда тайно, не посвящая в свои занятия даже Карабеллу, – Валентин начал понимать, что за вещь подарила ему Милилейн.
Он притронулся к блестящей поверхности зуба, столь хрупкого на вид и почти прозрачного. Однако он не уступал прочностью самому твердому из камней, а его тонкие края остры, словно заточенное стальное лезвие. На ощупь он был прохладным, но Валентину казалось, что сердцевина его состоит из пламени.
В его мозгу вновь зазвучала музыка колоколов.
Сначала торжественный, почти похоронный перезвон; затем – быстрая смена звуков, каскад ускоряющихся ритмов, которые скоро превратились в почти неразборчивую мешанину из различных мелодий, когда очередная начинала звучать еще до окончания предыдущей; а потом – все мелодии слились воедино, образовав сложную, ошеломительную симфонию. Да, теперь он знал, что это за музыка, понимал, что она – песня водяного короля Маазмоорна, которого жители суши знали как дракона Лорда Кинникена, который был самым могучим из всех громадных морских драконов.
Валентину потребовалось немало времени, чтобы понять, что он слышал музыку Маазмоорна задолго до того, как талисман попал к нему в руки. Много путешествий тому назад, плывя в первый раз от Алханроеля в сторону Острова Снов, он спал в каюте «Леди Тиин» и видел сон, в котором паломники в белых одеждах, среди которых был и он сам, устремились к морю, где вырисовывались очертания огромного дракона, известного как дракон Лорда Кинникена. Зверь лежал с разверстой пастью, куда попадали все приближавшиеся к нему паломники. И когда этот дракон двинулся к берегу и даже выбрался на сушу, от него стал исходить колокольный звон – звук настолько тяжелый и ужасный, что, казалось, он рвет воздух.