– Мы не должны этого допустить, – возразил Дилифон.

– Что вы предлагаете? – поинтересовался Хорнкаст.

– Мы слишком затянули с его уходом. Я знаю, что такое старость, Хорнкаст – вероятно, так же, как и вы, хоть по вам и не скажешь. Этот человек в два раза старше любого из нас. Он испытывает такие страдания, что нам и представить невозможно. Я считаю: надо положить им конец.

Сегодня же. Сейчас же.

– Мы не имеем права, – сказал Хорнкаст. – Уверяю вас, что не меньше, чем вы, сочувствую его страданиям. Но решать не нам.

– Все равно, надо заканчивать.

– Ответственность должен взять на себя Лорд Валентин.

– Лорд Валентин никогда не пойдет на такое, – пробормотал Дилифон. – При его попустительстве фарс будет продолжаться еще лет пятьдесят.

– Выбор за ним, – твердо сказал Хорнкаст.

– Кому мы служим: ему или Понтифексу? – спросил Дилифон.

– У нас единое правительство с двумя монархами, лишь один из которых в настоящий момент дееспособен. Служа Короналу, мы служим Понтифексу. Кроме того…

Из шара жизнеобеспечения донеслось яростное мычание, леденящий кровь звук втягиваемого сквозь зубы воздуха и резкий тройной рык. Затем – слова, отчетливее, чем перед этим:

– Валентин… Понтифекс Маджипура… слава!

– Он слышит наш разговор и сердится. Он умоляет о смерти, – сказал Дилифон.

– А может быть, думает, что уже умер, – предположила Наррамер.

– Нет-нет, Дилифон прав, – ответил Хорнкаст. – Он услышал нас. Он знает, что мы не можем дать ему то, что он хочет.

– Поднимайся. Иди. – Подвывание. Бульканье. – Смерть! Смерть! Смерть!

Никогда за многие десятилетия Хорнкаст не испытывал такого отчаяния.

Охваченный этим чувством, главный представитель метнулся к шару жизнеобеспечения, почти решившись оборвать все кабели и трубки и прямо сейчас покончить с мучениями старика. Но нет: поступить так, конечно, было бы безумием. Хорнкаст остановился и заглянул в шар; его глаза встретились со взглядом Тивераса, и он заставил себя сохранить твердость при виде застывшей во взгляде Понтифекса безмерной печали. Понтифекс вновь обрел рассудок. Никакого сомнения. Понтифекс понимал, что ему не дают умереть в интересах государства.

– Ваше величество, – обратился к нему Хорнкаст, стараясь выговаривать слова громко и внятно. – Ваше величество, вы слышите меня? Закройте глаз, если слышите.

Ответа не последовало.

– И все же, полагаю, вы слышите меня, ваше величество. Я хочу сказать вам следующее: мы знаем, что вы страдаете, и не допустим затягивания ваших страданий. Мы клянемся, ваше величество.

Тишина. Неподвижность. И вдруг:

– Жизнь! Боль! Смерть!

Потом – стоны, бульканье, свист и визг, – словно песня мертвеца из могилы.

15

– А это храм Леди, – сказал лорд-мэр Самбигель, указывая на изумительный отвесный утес, вздымавшийся к востоку от города. – Заветнейшая из всех ее святынь, не считая, конечно, самого Острова.

Валентин напряг зрение. Храм сиял одиноким белым оком на челе темного утеса.

Шел четвертый или пятый, а может быть, и шестой месяц великой процессии: дни и недели, города и провинции – все начинало терять очертания и мешаться. Сегодня он прибыл в огромный портовый город Алайсор, находившийся на северо-западном побережье Алханроеля. Уже остались позади Треймон, Стоензар, Вилимонг, Эстотилоп, Кимойс; город на городе, а все они сливались в сознании Лорда в один обширный мегаполис, раскинувшийся на поверхности Маджипура подобно некоему неповоротливому многорукому чудовищу.

Темнокожий, низкорослый Самбигель, лицо которого окаймляла густая черная борода, все зудел и зудел, сыпал банальностями, выражая радость по поводу прибытия Валентина, а тот делал вид, что внимает, но сам думал о другом. Все это он слышал раньше: в Кикиле, в Стинорпе и Клэе.

Незабываемое событие, любовь и признательность всего народа, гордимся тем-то, почтем за честь то-то. Да-да. Он вдруг поймал себя на том, что пытается вспомнить, в каком городе ему показывали знаменитое исчезающее озеро. В Симбильфанте, что ли? А воздушный балет… в Монтепульсиане или Грэве? Золотые пчелы – это наверняка Бейлемоона. А небесная цепь? В Аркилоне или Сеннамоле?

Он снова взглянул в сторону храма на утесе. Тот властно манил к себе.

Он страстно желал оказаться там именно сейчас: быть подхваченным ураганом и унестись, как сухой лист, на величественную вершину.

– О, Леди, дай мне отдохнуть с тобой!

В речи лорда-мэра то ли наступила пауза, то ли он закончил. Валентин обратился к Тунигорну:

– Распорядись, чтобы я мог провести ночь в храме.

Самбигель явно смешался.

– Но я полагал, мой лорд, что вы сегодня посетите гробницу Лорда Стиамота, а потом отправитесь в Топазовый Зал на прием, после чего состоится ужин в…

– Лорд Стиамот восемь тысячелетий обходился без изъявлений почтения с моей стороны. Думаю, он может подождать еще денек.

– Конечно, мой лорд. Как скажете, мой лорд. – Самбигель торопливо сделал несколько знаков звездного огня. – Я уведомлю верховную жрицу Амбаргарду, что вы сегодня будете ее гостем. А теперь, если позволите, мой лорд, мы приготовили для вас некоторые развлечения…

Оркестр заиграл какой-то торжественный гимн. Сотни тысяч глоток затянули песню, из которой Валентин не сумел разобрать ни слова, но не сомневался, что вирши должны быть трогательными. Он стоял, устремив бесстрастный взор поверх громадного скопления людей, время от времени кивал, улыбался, встречался взглядом с кем-нибудь из восторженных горожан, которые навсегда запомнят этот день. Его охватило ощущение собственной нереальности. Необязательно быть человеком из плоти и крови, подумал он, чтобы играть эту роль. С ней прекрасно справилась бы какая-нибудь статуя, искусно изготовленная марионетка или даже одна из тех восковых фигур, которые он видел когда-то на празднике в Пидруиде. Насколько полезнее было бы отправлять на подобные мероприятия копию Коронала, способную угрюмо слушать, поощрительно улыбаться и, возможно, даже произносить несколько прочувствованных слов благодарности…

Краешком глаза он заметил, как обеспокоенно смотрит на него Карабелла.

Двумя пальцами правой руки он сделал ей знак, известный лишь им двоим и означавший, что с ним все в порядке. Однако выражение озабоченности с ее лица не пропало. И ему показалось, что Тунигорн и Лизамон Хултин подались вперед и теперь стоят совсем близко от него. Чтобы подхватить его, если он начнет падать? Клянусь бакенбардами Конфалума, да они никак решили, что я вот-вот грохнусь, как тогда, в Лабиринте?

Ему все труднее было держаться прямо: помахать рукой, кивнуть, улыбнуться, помахать, улыбнуться, кивнуть. Все идет нормально. Все.

Абсолютно. Но когда же, когда же конец?

Оставалось еще полтора часа. Но вот завершение, и королевская свита по подземному ходу быстро перешла в апартаменты, приготовленные для Коронала во дворце лорда-мэра в дальнем конце площади. Когда они остались вдвоем, Карабелла сказала:

– Мне показалось, Валентин, что ты там начал заболевать.

Он постарался, чтобы его ответ звучал как можно беззаботней.

– Если скука – недуг, то тогда и впрямь заболел.

Она немного помолчала. Потом спросила:

– Неужели так необходимо продолжать процессию?

– Ты же знаешь, что у меня нет выбора.

– Я боюсь за тебя.

– Отчего, Карабелла?

– Временами я тебя просто не узнаю. Кто этот погруженный в свои мысли раздражительный человек, с которым я делю ложе? Что случилось с мужчиной по имени Валентин, которого я знала когда-то в Пидруиде?

– Он по-прежнему здесь.

– Надеюсь. Но он не виден, как солнце, когда его затмевает луна. Какая тень легла на тебя, Валентин? Какая тень легла на мир? Что-то загадочное произошло с тобой в Лабиринте. Что это было? Отчего?

– Лабиринт для меня страшное место, Карабелла. Возможно, я чувствовал, что замурован там, похоронен заживо, задыхаюсь… – Он покачал головой. – Да, очень странно. Но теперь Лабиринт далеко позади. Как только наше путешествие стало проходить по более приятной местности, я почувствовал, что мое былое "я" возвращается, ко мне вновь пришли радость жизни, любовь, и я…