2
За час до заката в Ни-мойе вновь раздались оглушительные крики тысяч, может быть, даже сотен тысяч людей:
– Таллимон! Таллимон! Лорд Таллимон! Таллимон! – Эти громогласные радостные вопли прокатились по склонам окрестных гор хребта Гимбелия и захлестнули тихие пределы Парка Легендарных Животных подобно огромной, беспрепятственно распространяющейся волне.
Уже третий день шли демонстрации в честь самого нового из новоявленных Короналов, и сегодняшний взрыв эмоций был самым яростным из того, что происходило до сих пор. Вполне вероятно, что чествование сопровождалось волнениями, грабежом и разрушением всего и вся. Но Ярмуз Хитайн тревожился о другом. Сегодня он пережил один из самых страшных дней за все время своей службы в качестве смотрителя парка: покушение на то, что он полагал достойным, разумным и здравым; какой смысл теперь волноваться из-за шума, который издают городские глупцы?
На рассвете этого дня Ярмуза Хитайна разбудил юный помощник смотрителя, который робко сообщил:
– Вернулся Винголь Найила, сэр. Он ждет у восточных ворот.
– Он привез с собой много?
– О, да, сэр! Три транспортных флотера набиты под завязку, сэр!
– Сейчас иду, – сказал Ярмуз Хитайн.
Главный зоолог парка Винголь Найила последние пять месяцев провел в экспедиции в подвергшихся бедствию северных районах центрального Цимроеля.
Ярмузу Хитайну он не слишком нравился, поскольку в нем всегда проявлялись нахальство и самодовольство, а когда он подвергался смертельной опасности во время преследования какого-нибудь неуловимого зверя, то делал все, чтобы все знали, насколько смертельной была опасность. Но с профессиональной точки зрения он был великолепен: неутомимый, бесстрашный, замечательный ловец диких животных. Когда стали поступать сообщения о незнакомых, невероятных созданиях, производивших опустошения в районах между Кинтором и Дулорном, Найила не стал тратить много времени на сборы.
Экспедиция, очевидно, оказалась успешной. Подойдя к восточным воротам, Ярмуз Хитайн увидел Найилу, с деловитым видом расхаживавшего вдоль дальнего конца энергетического поля, которое не впускало непрошеных гостей и не выпускало редких животных. Находясь вне зоны, имевшей вид розоватой дымки, Найила наблюдал за разгрузкой многочисленных деревянных контейнеров, из которых доносились всевозможные звуки: шипенье, рычанье, жужжанье, гуденье, повизгивание. При появлении Хитайна Найила закричал ему:
– Хитайн! Вы не поверите, что я привез!
– Неужели? – откликнулся Хитайн.
Процедура поступления, кажется, уже началась: весь оставшийся персонал занимался переноской ящиков с животными Найилы через ворота к приемному зданию, где звери будут содержаться в клетках, пока их не изучат достаточно хорошо, чтобы выпустить в один из открытых вольеров.
– Осторожней! – взревел Найила, когда двое рабочих, возившихся с массивным контейнером, чуть не завалили его набок. – Если эта зверюга вырвется, то пожалеть придется всем, а вам – в первую очередь! – Ярмузу Хитайну он сказал: – Это – воплощение ужаса. Хищники, все до единого хищники – зубы как ножи, когти как битвы, – будь я проклят, если понимаю, как мне удалось вернуться живым. Не раз и не два я думал, что мне конец, и я сгину, не оставив даже записи в Считчике Душ. Какой бы это было потерей, какой потерей! Но вот он я, живой-здоровый. Пойдемте – вам надо на них посмотреть!
Действительно, зрелище было ужасающим. Все утро и почти весь день Ярмуз Хитайн наблюдал за проходившей перед ним чередой невозможных, отвратительных, просто невыносимых созданий – уродов, чудовищ, омерзительных аномалий.
– Вот эти бегали в окрестностях Мазадоны, – сказал Найила, показывая на пару яростно рычавших тварей с бешеными, налитыми кровью глазами и тремя десятидюймовыми рогами на лбу. По густой красноватой шерсти Ярмуз Хитайн признал в них хайгусов, но ему до сих пор не доводилось видеть столь злобных хайгусов, да еще с рогами. – Маленькие мерзкие убийцы, – сказал Найила. – Я высмотрел их, когда они гнались за злосчастным одичавшим блавом и прикончили его в пять минут, проткнув ему живот. Я поймал их во время еды, а потом появилась вот эта гадость, чтобы дохлебать скелет. – Он показал на темнокрылого канавонга со зловещим черным клювом и единственным горящим глазом посреди выпуклого лба: обычный стервятник, таинственным образом преобразившийся в существо из ночного кошмара. – Вы когда-нибудь видели что-нибудь столь же уродливое?
– Надеюсь, ничего более уродливого у вас нет? – справился Ярмуз Хитайн.
– Есть, есть. Более уродливое, более мерзкое, более гнусное, – просто смотрите, что появится из ящиков.
Ярмуз Хитайн вовсе не был уверен, что ему этого хочется. Всю жизнь он посвятил животным – изучал их привычки, заботился о них. Любил их, по-настоящему любил. Но эти… эти…
– А теперь взгляните сюда, – продолжал Найила. – Думкар в миниатюре, вероятно, одна десятая от обычного размера, зато в пятьдесят раз быстрее.
Ему мало просто сидеть на песочке и тыкаться мордой в разные стороны в поисках обеда. Нет, это адское отродье бросается прямо на тебя и отхватывает тебе ступню, не успеешь охнуть. Или вот: вы бы сказали, что это манкулайн, верно?
– Конечно. Но на Цимроеле нет манкулайнов.
– И я так думал, пока не увидел моего красавчика на горной дороге Велатиса. Очень похож на манкулайнов Стоензара, правильно? Но есть, по крайней мере, одно отличие. – Он присел на корточки возле клетки, в которой находилось грузное многоногое существо, и издал низкий рычащий звук. Манкулайн тут же зарычал в ответ и принялся угрожающе топорщить длинные, напоминающие лезвие стилета иглы, что покрывали все его туловище, будто хотел метнуть их в зоолога через ячейки клетки. Найила сказал: – Мало того, что он покрыт шипами. Эти шипы еще и ядовиты. Одна царапина – и ваша рука вздувается на неделю. Проверил на себе. Чего не знаю, так это того, что будет, если шип проникнет чуть глубже, не знаю и не хочу знать.
А вы?
Ярмуз Хитайн содрогнулся. Его приводила в ужас одна мысль о том, что эти кошмарные создания поселятся в Парке Легендарных Животных, который основан уже много лет назад в качестве убежища для животных по большей части добрых и безобидных, которых распространение цивилизации на Маджипуре поставило на грань исчезновения. В парке было, конечно, и немало хищников, и Ярмуз Хитайн никогда в том не раскаивался: в конце концов, их сотворила Дивин, и если они были плотоядными, то не из врожденной жестокости. Но эти… эти…
«Эти животные – порождение зла, – подумал он. – Их надо уничтожить».
Эта мысль поразила его. Никогда ему в голову не приходило ничего подобного. Зло в виде животных? Как могут животные быть злом? Он мог сказать: «Думаю, что животное очень уродливо» или «Считаю животное очень опасным», но зло? Нет и нет. Животные не способны быть злом, даже эти. Зло коренится где-то в другом месте: в их создателях. Нет, даже не в них. У них тоже должны быть свои причины выпускать в мир этих животных, и те причины – не жестокость ради жестокости, или я сильно ошибаюсь. Где же тогда зло? Зло, сказал себе Хитайн, находится везде, оно – всепроникающее вещество, которое распространяется и расходится между атомами воздуха, которым мы дышим. Мы все погрязли во всеобщем разложении. Но только не животные.
Только не животные.
– Как так получилось, – спросил Ярмуз Хитайн, – что метаморфы оказались способны выращивать таких существ?
– Как оказалось, метаморфы умеют очень многое, о чем мы даже не удосужились узнать. Они годами сидели в Пьюрифайне, спокойно разводили этих зверюг и все увеличивали их численность. Вы только представьте себе, на что должно быть похоже то место, где они содержались – зоопарк ужасов, одни чудовища! А теперь они оказались столь любезны, что поделились с нами.
– Но мы можем быть уверены, что они появились из Пьюрифайна?
– Я тщательно изучил направления их перемещений. Все линии исходят из района к юго-западу от Иллиривойна. Это дело рук метаморфов, можете не сомневаться. Просто невозможно, чтобы на Цимроеле вдруг появилось две или три дюжины новых видов в одно и то же время за счет естественных мутаций.